Д. Савельев - Медитатор [сборник рассказов]
— Ты — единственное человеческое существо, которое нам помогало, поэтому когда начнётся Великий Захват, мы оставим в живых одного тебя, — говорил таракан. — Не скорби о наших братьях — они отдали свои жизни во благо всего тараканьего рода, и получат жизнь вечную взамен…
— Но что же это за благо? — проговорил ошарашенный Василий.
— Только Святая Тараканья Троица знает ответ, а пути её, как известно, неисповедимы. Вы, человеки, называете это приспособленческой мутацией — у спасшихся должен выработаться иммунитет к этому виду яда. Хотя скоро это будет не важно…
— Неужели кто–то спасся!? — обрадовался Вася.
— Спасатели работали несколько часов, пока многие из них сами не погибли. Сейчас пострадавшие находятся в реанимациях и врачи усиленно борются за их жизни.
Таракан по–прежнему сидел, опираясь на четыре лапы, и медленно шевелил усами.
— Но как ты… вы превратились в такого большого… приняли такие размеры?
— Мы уже на протяжении нескольких тысячелетий разрабатываем методику гиперизации, но до недавнего времени нам удавалось увеличиться в размерах лишь на несколько секунд. Большинство экспериментов заканчивалось трагически: ваши особи объясняли увиденное галлюцинацией и с удвоенной злостью убивали добровольца, которому требуется время, чтобы прийти в себя после уменьшения. Но недавно наши коллеги в Соединённых Штатах сумели преодолеть этот барьер, и я — первый российский таракан, могущий оставаться таким в течение часа.
— И вы хотите уничтожить всё человечество?
— Нет, конечно, я не точно выразился, когда сказал, что мы оставим в живых одного тебя. Мы оставим свободным одного тебя, а остальные, оставшиеся в живых после Великого Захвата, будут превращены в рабов, обеспечивающих наше пропитание.
— Но как вы собираетесь бороться со всеми человеческими достижениями? Атомная бомба…
— Она не страшна нам из–за нашей численности. Собственно ей мы и собираемся бороться: там, где не пройдёт миллиард наших граждан, пройдёт другой миллиард.
— И стоит ли идти на такие жертвы? Вам, по–моему, не так плохо живётся…
— Не тебе рассуждать о нашей жизни, человек! Моё время заканчивается, но эра тараканов только наступает! До встречи! — Он хлопнул и превратился в самого обычного чёрного тараканчика. Запах яда был ещё очень силён, и первый российский таракан, достигший надолго таких огромных размеров, сломя голову кинулся к щели. Добежать он не успел: завалился на спину и задрыгал лапками. Вася смахнул слезу и положил тельце умирающего на стол перед собой. Через несколько минут герой испустил дух, и из него вылетело белое облачко. Оно пролетело сквозь потолок, направилось прямо к Святой Троице, и скоро влилось в неё.
Вася не будет больше тревожиться из–за тараканов, он успокоится и станет ждать тараканьей революции. А когда она придёт, его сделают главнокомандующим над рабами–убийцами, он выберет себе самую симпатичную тараканиху и женится на ней. Новая эра близится, тараканья и счастливая!
С этой мыслью Василий вновь погрузился в сон. Он спал и не видел, как на убогой гниющей планете орудуют полчища усатых демонов, смывающих такую же убогую и жалкую жизнь с её поверхности. Не видел, как рвутся последние крылатые ракеты в надежде поразить матку великанов и как стреляются последние военачальники великих держав. Он проснётся через сто или через тысячу лет, вылезет из тёмной щели на очищенную девственную планету и заметит какую–то гигантскую тень, накрывающую его. Над ним нависнет её усатый хозяин с отвращением в мутных шарах глаз. Монстр что–то пробасит громоподобным голосом, поднесёт поближе огромный баллон с надписью «Дихлофос» и надавит кнопку на нём.
Оковы
Первым днём был понедельник. Вообще–то первого дня не было никогда, была просто Вечность без начала и конца, но Оно решило, что лучше пусть будет понедельник. А за ним вторник… суббота, воскресенье. В понедельник Оно сделало себя. Создавая себя, Оно почувствовало, что дни недели сделал кто–то другой, ещё до него. Но это было не важно. Теперь Оно было материально, но представляло собой бесформенную массу, заполняющую всё доступное пространство. И тогда наступил вторник. В этот день Оно создало себе форму. Форма была похожей на пространство, которое окружало его, но была более систематизированной. Оно подумало, что такая форма была создана не им и не сейчас, поэтому следовало сделать её индивидуальной. И настала среда. В среду Оно сделало себя неповторимым. И сразу же почувствовало одиночество. Ему захотелось, чтобы рядом были другие существа, повторимые, такие же, как он вчера. И пришёл четверг. Оно сделало других существ, но поскольку они все были одинаковые, их стало бесконечно много.
Потом, нескоро, оно узнало, что бесконечно много бывает людей, поскольку они были всегда и будут всегда. Но тогда Оно было ещё молодо и даже не подозревало, кем на самом деле является. И в пятницу Оно упорядочивало время вокруг себя, в субботу училось концентрировать внимание, а в воскресенье… В воскресенье Оно решило отдохнуть и создало спокойствие вслед за активностью. Потом дни недели пошли вспять: воскресенье, суббота, пятница. Но события происходили другие, и ко вторнику Оно осознало, что часть его сущности едет в тускло освещённом тоннеле глубоко под землёй. Эта часть то садилась, то вставала, слабо подскуливала и чувствовала что–то тёплое сзади.
Происходило непоправимое и страшное. И дело было даже не в том, что добрая Лада стала странно сверкать глазами. И не в том, что загрызла бездомную кошку. Лада переставала быть Ладой. Вместо неё появлялось что–то неконтролируемое, бесовское, и оно наблюдало, дико наблюдало за всем. Лада перестала сидеть за церковью во время службы — она бегала по кладбищу и что–то разрывала. Лада, наша Лада, стала воровать игрушки на детской площадке и сотворять над ними ужасные действия. Она перестала валяться на спине, хотя старательно прикидывалась прежней Ладой и даже пыталась лизаться. Изо рта у неё появился странный запах медикаментов. Или что это было?
Мы поняли, что с Ладой надо кончать, пока её новая сущность не пожрала нас. Мы отвели её к ветеринару и усыпили, но через два дня Лада пришла домой, с закаченными невидящими глазами, в чужом железном ошейнике с иглами. Мы поняли что бежать бесполезно и сделали пентаграмму со свечами…
Эта часть становилась всё больше и скоро заполонила всё чувствуемое место внутри себя. Эта часть боролась с душой несчастной овчарки, и душа с жутким криком отступала. Подземелье подпитывало своей адской атмосферой, скрежетом и свистом худшую сторону Его существа, тусклый свет становился красным. Оно могло видеть вперёд и видело смерть и для тела собаки и для себя вслед за этим в недалёком будущем.
— Волнуется, не привыкла ездить в метро, — сказал отец и потрепал её за холку. Он волновался за Ладу последнее время — что–то с ней было не так.
Временной континуум всплеснулся, Оно почувствовало, что находится на гребне волны, и если не совершит решительный шаг, то проиграет. Оно сконцентрировалось в точку и перегрызло горло отцу, затем стало перегрызать всем остальным.
Мерно стучали колёса, в переднем стекле блестели объятые ужасом лица. Сорок пять человек лежали мёртвыми в разных позах. Оно отдыхало.
Происходило непоправимое и страшное. Отец повёз Ладу на дачу, мать чувствовала целый день, что должно что–то случиться. Природа должна была успокоить её, а речная вода смыть всю гадость с блестящей шкурки. Но механизм в адских часах уже работал, неведомая рука завела его играючи, и оставалось только надеяться на чудо, на божественное вмешательство.
Зло нельзя убить: если зажать ему хвост оно только размножится. Только смирение и вера могут бороться с ним. Бог расставит всё по местам, дайте ему только слезть с креста. Это так тяжело сделать, когда твои сыновья каждую секунду пытаются отречься от тебя, потому что тебя не оказалось рядом, когда ты был им нужен!
Подземный поезд медленно, медленно остановился под вокзалом. Всё было в порядке, Лада спала. Отец погладил её по морде, она проснулась, карие глаза засветились добротой.
Никто не знает, что это было. Может она просто переболела какой–то странной болезнью, но оно ушло навсегда, и впереди ещё миллионы лет царствия Бога на Земле. И там, на даче, стоит одинокий, вышиною с небоскрёб, почерневший крест, уходящий в небо. Спасение не всегда приходит вовремя, но оно всегда приходит, надо только это знать. Об его перекладину цепляются военные самолёты — лётчики устали бомбить. К нему ежегодно направляются сердца миллиардов несчастных паломников, загоняемых в угол адским пением. Крест стоит, и почему бы ему не простоять ещё целую Вечность?
Когда гигантский маятник завершает своё движение вперёд–назад, Оно каждый раз понимает, что люди непреступны. Жаль, что Оно забывает это, когда стрелки бегут в обратную сторону. И Оно успокаивается, Оно рассредоточивает внимание, Оно забирает все свои создания, как две капли воды похожие одно на другое. Оно становится не одиноким, таким же, как и все другие. И его форма исчезает, растворяется в облаке, а облако тает под лучами звезды, огибающей Землю своими спасительными лучами. Звезды, по форме напоминающей чьё–то лицо…
